НЕ ДОЖДЕТЕСЬ!
То, что Международный женский день с момента его появления (душевное спасибо большевикам) – любимейший и широко отмечаемый всеми мужиками праздник, – это аксиома. Потому едущий на «жигуленке» наряд всенародно любимой, доблестной милиции совсем не удивился, когда в неглубоком кювете напротив городской больницы заметил лежащего мужчину. Тем более что время приближалось к трем часам ночи: то есть самое подходящее времечко, чтобы любимый праздник закончить в канаве.
Попробуйте представить военнослужащего, стоящего в строю по стойке смирно, только в горизонтальном положении. Примерно такую картинку увидели служители правопорядка, когда покинули уютную, натопленную кабину «жигулека». Майор лежал, вытянув руки по швам, подбородок приподнят, шинель застегнута на все пуговицы, шапка, как положено, на два пальца от бровей, ноги: пятки – вместе, носки – врозь. Если бы какой-нибудь дотошный строевик захотел обнаружить недостатки в форме одежды и строевой выправке, его ожидало бы жестокое разочарование: придраться было не к чему!
– Давай, буди его! – обратился лейтенант к молоденькому сержанту.
Аккуратно и даже нежно сержантик попытался выполнить полученный приказ. Взяв майора за лацканы шинели, он слегка встряхнул его.
– Вставайте, пожалуйста, товарищ майор! Так и простудится недолго!
Нулевой результат раззадорил лейтенанта:
– Что ты с ним, как с бабой? Он же в стельку! Дай-ка я, а то, пока ты его разбудишь, и мы околеем!
Лейтенант, ухватив майора за те же лацканы, энергично встряхнул тело:
– Давай, майор! Просыпайся! Замерзнешь на хрен!
Вновь не достигнув результата, лейтенант попытался поднять майора, сопровождая свои действия вполне подходящими обстановке всем известными словами:
– Давай! Б..! Вставай!
Тщетность, затраченных усилий окончательно вывела лейтенанта из себя. Оно и понятно: одно дело – раскатывать в теплой машине и совсем другое – на 15-градусном морозе попытаться привести в чувство абсолютно бесчувственное тело.
– Ну, погоди! Я тебе ща, мать твою!..
Набрав горсть снега, лейтенант очень энергично начал растирать щеки майора. Сержант, с любопытством наблюдающий за происходящим, вдруг заметил:
– Товарищ лейтенант! А ведь он даже не краснеет! Как был синим, так и остался, вылитый покойник!
Лейтенант мгновенно прекратил растирания и как-то странно и даже испугано посмотрел на сержанта. Замерзшими и отчего-то вдруг трясущимися руками попытался обнаружить пульс у лежащего без каких-либо признаков жизни майора.
– А пульса-то вроде и правда нет! Ну, х… стоишь, как три тополя? Давай мухой в больницу! Врача зови!
Сержант, не дожидаясь окончания высокохудожественной речи командира, рванул к дверям больницы, которая, к счастью, как говорилось выше, находилась на расстоянии не более 10 метров.
Время тянулось мучительно долго. Сержант не появлялся. Лейтенант, успевший, как положено, доложить куда положено о случившемся, нервно курил одну сигарету за другой. Наконец (прошло не менее 40 минут) противно скрипнула больничная калитка. Пред светлы очи лейтенанта предстали: сержантик и неопрятный, помятый мужчина в накинутом поверх больничного халата пальто. Аромат, мгновенно озонировавший морозный воздух неповторимым букетом запахов, не оставил сомнений в том, что доктор исключением не являлся и женский праздник даже очень уважал.
– Тебя только за смертью посылать! – набросился лейтенант на подчиненного и осекся, бросив взгляд на лежащего майора.
– Ты что за ним, – лейтенант указал на доктора, – во Владивосток бегал?
– Так я… так он… – бессвязно пытался оправдаться сержант, – никак он…
– Спокойно, мужики, – доктор опустился на колени. Одной рукой он расстегивал майорскую шинель, другой щупал пульс.
– Ну, чего шумите? Дело-то житейское. Ежели живой, откачаем, а ежели наоборот, то торопиться и нервничать вообще не имеет смысла.
Доктор приложил ухо к груди майора, а затем, достав из кармана пальто ужасно измятую салфетку, поднес ее к губам лежащего.
– В морг, – бесстрастно изрек эскулап и, повернувшись к остолбеневшим блюстителям порядка, нетвердой походкой направился к больничной калитке.
– Я позвоню, – бросил он на ходу, – подождите минут десять… ангелы прибудут…
Каждый раз шлепая на службу после какого-нибудь праздника, я рассуждал о том, что это натуральный садизм – заставлять людей в таком состоянии… Впрочем, трезво (по возможности) взглянув на вещи, так же неизменно приходил к выводу: если бы этого не случалось, то человечество, однажды придумав один-единственный праздник, праздновало бы его до сих пор.
Морозное утро 9 марта бодрило, радовало, возвращало к жизни... Однако полк, притопывавший, подпрыгивающий на месте, уже добрых полчаса в ожидании командира полка, потихонечку начинал замерзать и недоумевать. Такого еще не случалось. Давно уже были даны все указания командирами эскадрилий, рассказаны все новые анекдоты. Даже вчерашние воспоминания тех, кто мог вспомнить, иссякли, а командира всё не было. Наконец, начальник штаба полка, уразумев, что дальше держать в строю эдакую массу народа глупо, зычно гаркнул:
– Разойдись! Можно перекурить!
Нервно комкая шапку, сверкая абсолютной лысиной, начштаба направился к учебному корпусу. Но не успел он преодолеть и половины пути, как из-за угла, так же комкая в руках папаху, вырулил командир полка.
– Полк! Равняйсь! Смирно! – начштаба бегом рванул назад, к месту построения.
– Равнение направо! – печатая шаг, начштаба двинулся навстречу командиру, позабыв одеть шапку.
– Товарищ полковник! Полк…
– Вольно! – командир оборвал его на полуслове. – Доигрались! Бл…!!!
В расстегнутой шинели, держа папаху в правой руке, командир направился к середине недоумевающего строя.
– Доигрались, б…! Сукины дети!!!
В таком состоянии командира своего, которого все искренне любили и уважали, видеть нам еще не доводилось.
– Сколько раз я вам долдонил: во всем надо знать меру! Во всем! Ну, выпил кружечку, другую! Мало? Ну, еще пару кружечек! Но зачем нажираться до оху…?
Тут надо заметить, что командир наш был мужичищем здоровенным и крепким во всех отношениях. И когда вещал про кружечки, именно их и имел в виду: эмалированные, двухсотграммовые кружечки. Потому эти его поучения обычно вызывали улыбку. Я, к примеру, если бы осилил однажды эти четыре кружечки, вряд ли имел бы честь рассказывать вам эту историю. Но сейчас отчего-то ни у кого кружечная теория улыбки не вызвала.
– Сегодня ночью в районе городской больницы нарядом милиции обнаружен лежащим в канаве майор Громов. Прибывший врач констатировал смерть! Вот так, товарищи офицеры!
Сказать, что сообщение это, как принято в таких случаях, произвело эффект разорвавшейся бомбы, не могу, ибо скорее это было сродни действию нервно-паралитического газа. Юрий Михайлович Громов, начальник штаба 2-й эскадрильи, конечно, порой и позволял себе лишнего, но мужик был отличный, сердечный, а потому всеми любимый. Тем более что на службе он ни-ни, короче, знал, когда, где и с кем.
Командир выглядел растерянным и подавленным:
– Ну, б… как теперь жене сказать? И что? Одно дело: погиб при исполнении, и совсем другое… А дети? Как им жить-то? Гвардии майор Громов замерз пьяный в канаве! Эх! Мать вашу так!!! – саданув со всей дури ни в чем не повинную папаху о землю, размахивая на ходу руками, почти бегом командир направился к учебному корпусу… но… не дошел…
Помните детскую игру: «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура на месте замри!» Я не очень уверен, что окаменевшая командирская фигура была именно морской. Впрочем, большого значения это не имеет, поскольку через пару секунд так же мгновенно окаменел рванувший, как положено, за командиром начштаба. Почти одновременно более полутысячи голов повернулись в сторону этих окаменевших фигур.
Строевым, как положено, ступня 40 сантиметров от земли, под козырек, навстречу командиру, печатая шаг, двигался гвардии майор советских ВВС начальник штаба 2-й эскадрильи Юрий Михайлович Громов!
Из воспоминаний гвардии майора Громова Юрия Михайловича о незабываемой ночи, проведенной им в морге городской больницы в ночь с 8-го на 9-е марта. Записано мной со слов майора Громова Ю.М.
– Очухался я, братцы, от того, что ужасно замерз! Темно, как у негра в ж… Башка, сами понимаете, чугуниний! Не помню ни хрена! Последняя искорка сознания, как сидел в кабаке с какой-то дамой и даже вроде как договорились к ней ехать.
Себя руками полапал, всё на месте, вроде…только голый я совершенно! Ну, думаю, хоть и пьяный, но не совсем же идиот?! Не мог же я просто так обнажиться? Не мог, факт! Слева от себя лап-лап… точно! Голое тело! Справа… лап-лап… блин! Еще одно! Ну, думаю, это же полная Швеция выходит, групповуха! А я, баран афинский, проспал всё!
Башка разламывается, но соображаю: наверстать-то никогда не поздно! Темнотища – выткни глаз! Значит, время еще есть! Решил с левой начать. Правая, кумекаю, учует, сама присоединится. Ну, как положено, давай руками шарить, где положено. Дальше, братцы, и вспоминать жуть берет! Да нет, не сообразил я еще ни черта, и не о том вовсе. Смущало, конечно, немного, что холодная уж больно какая-то и не реагирует никак… но ведь выпили-то сколько? Бывает… дело в другом… Руку-то я туда… Б…! Мужик! Ну, справа я уже без предварительной подготовки – рукой прямо туда! Опять мужик! Чуть крыша не съехала! К пидорам попал!
Только этого не хватало! Так дело не пойдет, решаю, надо выбираться. Сперва хотел геев этих будить, чтоб выпустили, а потом подумал: хрен их знает, а вдруг буйные или хуже того, трекнутые… не-е… уж лучше сам… Одно смущало: одежда где и выход? Слез я с лежанки, кстати, внимание обратил, что ни матраса на ней, ни подушки, ни одеяла. Притон, думаю, для небогатых гомиков! Во попал! В общем, переклинило меня! Ну да чего теперь? Выбираться надо!
Нашел я дверь, только заперта она оказалась. Не открыть никак! Делать нечего, мыслю, ломиться надо. Хрен с ним! Разбужу педиков! Выхода-то нет! Барабанил я в дверь долго. И оттого, что никто из соседей моих даже не шелохнулся, в башке похмельной моей стали зарождаться смутные подозрения. Только созреть подозрения эти не успели.
Неожиданно дверь распахнулась, и в дверном проеме на пару секунд нарисовался какой-то старик – и тут же пропал. Когда глаза мои привыкли к свету, я обнаружил дедушку лежащим на полу у распахнутой двери. Что было дальше, можно в двух словах. Прочитав на наружной стороне двери: «МОРГ» – и убедившись, что не сплю, еще минут 15 пытался привести в чувство деда.
Слава богу, что дежуривший в эту ночь врач оказался мужиком не слишком впечатлительным. Выпив с ним по сто грамм спирта, мы направились приводить в чувство медсестру. Она попалась мне навстречу, когда я разыскивал доктора. С ней провозились довольно долго, поэтому помощь дедушке, открывшему дверь морга, подоспела с большим запозданием. Когда наконец мы добрались до него, увидели, что дед сидел на полу и беспрестанно крестился!
Вот, в общем, братцы, и вся история. А командир наш, как всегда прав, это я теперь знаю точно! Ну, выпил кружечку-другую, не хватило? Еще пару кружечек! И хватит! Нажираться-то зачем?
Александр Энгельсович Королев,
гражданин Советского Союза – бывший; командир корабля дальней авиации, военный летчик 1-го класса, майор – бывший; муж – бывший дважды; заслуженный бомж России – настоящий (впрочем, признаюсь, что почетное это звание учредил и присвоил себе сам)
P.S. Всем сомневающимся Юрий Михайлович показывал номерок, написанный химическим карандашом на его левой пятке, пока тот окончательно не стерся. [BR]
http://www.eifg.narod.ru/korolev8-10.htm<\/u><\/a>